В музыкальной акустике, которая есть дисциплина техническая, но с массой гуманитарных, сиречь интуитивных определений, существует как раз такой интуитивно определяемый термин - законченный (и в противовес, незаконченный) такт. То есть такт, после которого не хочется (или наоборот) добавить нотку-другую. Это легко себе представить - оборвите любое навязшее в зубаз музыкальное творение за такт - и почувствуется некоторое внутреннее ущемление. При этом, конечно, нигде не сказано, что музыкальное произведение или фраза не может на самом деле незаконченным тактом заканчиваться.
Так вот, есть книги, которые завершаются законченным тактом, и их окончание принимаешь. А есть наоборот. И по-моему, Стейнбек принципиально старается заканчивать незавершенным тактом. Да хоть "Гроздья гнева" те же, например. Мне, по крайней мере, всегда страшно интересно - а что же дальше? Как они жили дальше, вот такие, что у них получилось, что нет, кто умер, кто выжил, что они чувствовали? "Зима тревоги нашей" - совершенный апофеоз в этом смысле.
Так получилось, что первой моей прочитаной книжкой Стейнбека была именно "Зима тревоги нашей" - последний его роман. Обаяние языка было столь велико, что мне книга показалась очень светлой - то же произошло с "Вином из одуванчиков" Брэдбери (Кстати, на заныканном оригинальном издании "Вина" была замечательная картинка - огромное одуванчиковое поле окружает большое разлапистое дерево, и лишь присмотревшись, замечаешь маленький черный силуэт - на одной из ветвей висит повешенный. Я считаю, что это одна из самых прекрасных иллюстраций, которые мне доводилось видеть, подобную графическую лаконичность можно встретить у Стрелиговой, но я отвлекаюсь). И книга попала в список регулярно перечитываемых. Я взрослею, понимаю больше или меньше - но всяко по-другому, а любовь не проходит, хотя слова о том, что в этой книге нет никакой надежды, становятся мне понятны.
Я ее в очередной раз прочла. И вот вопрос, который меня мучает давно, и снова разрешения ему не нашлось. Как он будет жить дальше, Итен Аллен Хоули? Вот только что все то, что сделал, едва не задушило его, он больше не мог с этим жить. И все-таки выжил и вышел - чтобы не погас еще один огонек, его дочь. Но с лавкой-то что делать? И с лужком под аэродром? Обратно отдавать? Но кому? Марулло не вернешь, Дэнни не воскресишь, спасибо - банк ограбить не успел. Как смотреть в глаза собственным детям? Как объяснять сыну все то, что, похоже, затонуло вместе с "Красавицей Адэр"? Не могу понять. Для меня это совершенный тупик.
Жалко, что об этом мы никогда не узнаем.
А тут еще пробежалась по "Запискам на лифчике" Белоусовой в
Тайгановском "Камертоне". Я отрывки читала еще в "Косерваторе", помню, подумала тогда - здорово, как не дал себе расклеиться человек, я бы так не смогла, да мне от одной мысли о перегоне машины из Германии плохо, и о "бомбежке" тоже, я лучше без денег посижу - вот и квакаю на луну, думалось мне. А тут прочитала побольше - и поняла, нет, все правильно, каждый хорош на своем месте, ничего даром не дается. От такой мамаши и я бы побежала за тридевять земель. Обратная сторона...
Так вот, есть книги, которые завершаются законченным тактом, и их окончание принимаешь. А есть наоборот. И по-моему, Стейнбек принципиально старается заканчивать незавершенным тактом. Да хоть "Гроздья гнева" те же, например. Мне, по крайней мере, всегда страшно интересно - а что же дальше? Как они жили дальше, вот такие, что у них получилось, что нет, кто умер, кто выжил, что они чувствовали? "Зима тревоги нашей" - совершенный апофеоз в этом смысле.
Так получилось, что первой моей прочитаной книжкой Стейнбека была именно "Зима тревоги нашей" - последний его роман. Обаяние языка было столь велико, что мне книга показалась очень светлой - то же произошло с "Вином из одуванчиков" Брэдбери (Кстати, на заныканном оригинальном издании "Вина" была замечательная картинка - огромное одуванчиковое поле окружает большое разлапистое дерево, и лишь присмотревшись, замечаешь маленький черный силуэт - на одной из ветвей висит повешенный. Я считаю, что это одна из самых прекрасных иллюстраций, которые мне доводилось видеть, подобную графическую лаконичность можно встретить у Стрелиговой, но я отвлекаюсь). И книга попала в список регулярно перечитываемых. Я взрослею, понимаю больше или меньше - но всяко по-другому, а любовь не проходит, хотя слова о том, что в этой книге нет никакой надежды, становятся мне понятны.
Я ее в очередной раз прочла. И вот вопрос, который меня мучает давно, и снова разрешения ему не нашлось. Как он будет жить дальше, Итен Аллен Хоули? Вот только что все то, что сделал, едва не задушило его, он больше не мог с этим жить. И все-таки выжил и вышел - чтобы не погас еще один огонек, его дочь. Но с лавкой-то что делать? И с лужком под аэродром? Обратно отдавать? Но кому? Марулло не вернешь, Дэнни не воскресишь, спасибо - банк ограбить не успел. Как смотреть в глаза собственным детям? Как объяснять сыну все то, что, похоже, затонуло вместе с "Красавицей Адэр"? Не могу понять. Для меня это совершенный тупик.
Жалко, что об этом мы никогда не узнаем.
А тут еще пробежалась по "Запискам на лифчике" Белоусовой в
