![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Маленькое предисловие. Все картинки - не мои: на конюшню я приезжаю обычно впотьмах, да и не до снимков особо. Картинки добавлены просто так, для радости; к описываемым событиям прямое отношение имеет только первая, остальные просто взяты с просторов интернета. Так что мало картинок и много буков.
Итак,

Мина
Мою учительницу зовут Мина. Мине двадцать девять лет, лицо ее, с резкими, немного птичьими чертами лица – не красиво в классическом смысле слова, но запоминается и, что называется, производит впечатление. Собственно, мне она кажется как раз очень красивой – четкой лепки лицо с хорошим носом, большие, чуть навыкате светлые глаза, формой совершенно средиземноморские – все это дополняется копной золотых волос, которые она небрежно увязывает в довольно толстую косу. Фамилия у Мины – Зигфрид, и потому, когда она несется через манеж, привстав на стременах с криком «ЕЕЕЕДУУУУУ!» - в ушах поневоле грохочет «Полет валькирий».
У Мины двое сыновей с библейскими именами Себастьян и Арон – идея Арона Зигфрида импонирует мне некоторой безоглядностью. Иногда Мина привозит их с собой, чаще старшего, которому около трех. Себи человек серьезный, но общительный; с ним охотно приятельствуют, как с нормальным гражданином мира, только маленьким. Однажды я привезла мешок пышек, и одна из них – толстая и сладкая – перепала Себи, теперь, когда мы встречаемся, он посматривает на меня искоса, чуть выжидательно. Впрочем, это просто проверка постов. Сидя на трибунке, Себи режется в злых птичек на мамином смартфоне, пока мама без конца выправляет окриком кривые спины, руки и ноги.
Моего учителя зовут Митя. Собственно, его зовут Мильтон, Мильтонек, но Мина зовет его – Митя, объясняя: «Ему то слуши» (то есть, ему это идет). Ему и правда идет. Митя – сухопарая орясина, как и все чешские теплокровные, ему девять лет – самый прекрасный лошадиный возраст; при рождении ему, видно, плеснули сметаной на лоб, и по всему длинному гнедому лицу Мити плывет белая звезда, затекая на правый глаз. Оттого у гнедого Мити вид плутовато-невинный – глаза обведены разным цветом. Когда Мите лень работать, он подходит к Мине и делает зайчика – умильную морду. Если вы не видели, как делает зайчика мерин чешского теплокровника – вы много потеряли. Мить-о-о-о, нежно поет Мина звательный падеж, Митьо, не кукей, подь, подь! (не смотри на меня, иди давай). «Митьо» неохотно отворачивает, продолжая показывать зайчика в пол-оборота.
Мину, впрочем, не собьешь. Сказала – работать, значит- работать. Нет, вру, один раз было. Один раз Мите удалось ее убедить.
Вообще с долговязым Митей у нас только-только начинают устанавливаться какие-то вменяемые отношения. До того это было в большой степени, кто кого переупрямит. А поскольку я все-таки тетенька ростом 164 см, а Митя – мерин в самом расцвете сил ростом 175 (!) см в холке – то побеждал зачастую Митя. Урок превращался в довольно выматывающее противостояние.
И вот я пришла после нескольких дней бешеной работы, совмещенной с учебой, ощущая себя как добротно выжатый лимон. И выясняется, что Мина сильно хлюпает носом, простуда, и дети у нее болеют, поэтому вид у моей валькирии крепко умучанный. И Митя устал, потому что работает целый день. Тем не менее, в седло, побежали! Ну как - побежали. Низенько-низенько. Митя бежать не хочет совсем, я хочу, но это же классика, не мной описанная – верхи не могут, низы не хотят. В итоге неизбежна революция.
На десятой минуте судорожных рысистых подергиваний революция свершилась. Низы развернулись, неспешно протрусисли через полманежа, ухом не поведя на тренерский вопль «Кам йдешь?!» (куда несет?!), остановились перед Миной и сделали зайчика. Верхи жалко норовили пришпорить низы, но были, как и положено, проигнорированы.
- Рысь, на круг! – по инерции скомандовала Мина. Зайчик остался недвижим и подпустил умильности.
Картина маслом. Стоит тренер, и на лице у тренера очень простуженный нос и выражение «Лучше бы я умерла вчера». Напротив тренера стоит, повесив длинную морду, высоченный сухопарый зайчик, на лице у которого написано «А можно я тут лягу». На зайчике божьим соизволением удерживается ездок, и на лице у него написано просто «+1».
Мина посмотрела на нас снизу вверх и сказала с огромным пониманием в голосе:
- Немужете? (Не можете?)
Очень, видимо, горестную представляли мы собой картину.
Впрочем, слияние меня и Мити в общую импотентную единицу вызвало такой взрыв хохота среди нас (исключая Митю, который лишь прядал ушами и старательно соблюдал зайчика), что по крайней мере с манежа мы ушли в хорошем настроении.
***
По первости Митя меня не ставил вообще ни в какую монету, отворачивался, делал противное лицо и плевал трензель, задирая голову. С нашей разницей в росте возникали сложности по водворению уздечки куда положено. В итоге я наловчилась крепко держать его за тонкокостный храп, а потом выдавать лакомство, теперь мы довольно быстро взнуздываемся, но как-то у меня ушло двадцать минут по часам. В целом, я Митю понимаю. Я бы себя тоже не очень уважала, при таких-то умениях.
Да и вообще. Садится, кряхтит, пыхтит, машет ручками, дергает губы. (Боже милосердный, как задумаешься, что они, бедолаги, терпят, пока мы минимально начинаем вменяемо ездить – хоть плачь). Да что там. Я в седло-то могу сесть, только спустив стремя на самую нижнюю дырку, и то только-только перестала совсем уж позорно карабкаться вверх, цепляясь за седло и пыхтя как паровоз. Несерьезный человек, одно слово.
Но выяснилось, что у человека вечно полны карманы всякого всего. Яблочки, морковки и специальные лошадиные печенюшки (да-да, есть и такое! Целая бадья стоит в багажнике) непременно обнаруживались до тренировки и – массово – после. Митя поразмыслил лобастой башкой и решил, что надо бы, наверное, дружить.
(Вообще лошади - животные часто меркантильные. На днях я познакомилась с очаровательной фризской кобылой-пятилеткой – фризы, как вы знаете, любовь моего сердца. Угольно-черная Матильда запросто дала себя погладить и почесать за горсть лошадиного печенья. Польщенная моим явным восторгом хозяйка сообщила, что Матильда обожает бананы. На той неделе придется купить бананов, заодно и Мите предложу.)
Так и выяснилось, что путь к Мите традиционно пролегает через желудок. Нынче Митя приветливо кивает мне головой и сходу лезет мордой в карман. Морда в карман не просовывается, и тогда меня начинают толкать и нежно хватать зубами. Стоит мне двинуть руку в направлении кармана – мобильник зазвонил – тут же надо мной нависает длинная морда.
Лошади, к слову, отличаются богатейшей мимикой, в частности, не уступают котам в умении умильно смотреть (см. выше про зайчика). К тому же от кошек этого как-то интуитивно ждешь, а от лошади нет, да они и не строят рожи кому попало. Но те, кому строят, ахают на всю жизнь. Кошка-то маленькая. А вот когда ты ловишь себя на желании схватить на ручки глыбу в полтонны весом, возникает внутренняя растерянность. В итоге набиваешь карман вкусностями – а что делать?
Однажды Мина привела Себи, и мальчонка разгуливал, сжимая в кулачке пончик с джемом. В задумчивости пигалица выползла на манеж к маме, которая как раз болтала со мной перед тренировкой, Митю мы слегка придерживали за повод. При виде пончика наш лакомка заложил ушки и ломанулся к ребенку – тот, бедняга, от ужаса открыл рот и застыл, как пришпиленный. Митя не опасен и ребенка в жизни не повредит, но Себи ему ростом аккурат до колена, струсишь тут, особенно в три года. Не вмешайся Мина, ловко ухватившая уздечку, пончик сменил бы хозяина. Митя был разочарован.
Стороны умиротворил лошадиный хрустик из моего кармана, выданный ребенку. Под руководством мамы дитеныш вытянул пухлую ладошку, и Митя деликатно собрал губами угощение. Смотреть на это было страшновато и восхитительно – ручонка Себи на мгновение утонула в огромных бархатных губах. Я спросила – хочешь еще? – и малыш кивнул зачарованно, так и не закрыв рот, уже от восторга. Митя тоже кивнул и изобразил зайчика. Пришлось выдать.
Иногда Митя, нежно выпрашивая вкусности, кивает с размаху и заезжает мне подбородком или щекой по голове – не со зла, просто лошади плохо видят вблизи. В ушах раздается гул, и я мысленно радуюсь тому, что носить шлем обязательно. Жопа ты, говорю я Мите. Митя согласно кивает снова (я успеваю увернуться) и суется мне подмышку – хрустики есть?
***
Тренируемся мы втроем – никаких смен, я, конь и тренер. Несмотря на зиму, мы уходим работать наружу – крытый манеж забит мерзнущими всадниками, и я там всем мешаю – а они мне. В холодном свете фонарей мы работаем на большой выездковой площадке, отбрасывая длинные тени. Боязливый Митя косится на тени недоверчиво.
Смена смягчает и скрашивает ошибки. В живой природе, в табуне лошади идут за головной кобылой, а темп задает бегущий за табуном жеребец - потому и в смене обычно участники следуют головной лошади, и даже если ты лошадь толком не дослал, она побежит как все. Когда работаешь один – все на тебе, пока не справишься – ничего не будет. Тренер срывает связки:
- Сиди ровно! Ровно! Руки расслабь! Спину расслабь! Досылай, досылай! Куда он у тебя идет? Почему он смотрит наружу? Не давай убегать, не давай!!! Куда поехала?! – твою мать, шепчу я вполголоса, вытирая пот, твою мать кобылу, Митя. – Досылай, он у тебя не идет вообще! Ногу, ногу, не тяни его, что ты его дергаешь без конца?! Давай, давай, не ленись!
Какое там ленись. Пот градом, весь час ты сражаешься с интуитивными реакциями тела. Интуиция не работает, нужна новая. Та, что у тебя есть – от того, что ты ничего еще не чувствуешь, она глупая, та интуиция, которая есть. Расслабь спину, выпрямись, колено на место, пятку вниз, ГДЕ У ТЕБЯ РУКИ?!!!
Митя невозмутимо игнорирует сгибание налево и бежит направо. Сколько времени ушло, прежде чем я поняла, что теряю внешний повод, сколько раз я слезала с седла, ощущая себя тупым бревном.
А потом что-то щелкает, и ты вдруг понимаешь, как это работает. Это первое приближение, самое грубое, но вдруг ты видишь разницу. Не всегда, но когда да – ты понимаешь, почему, и вот тогда начинается работа, и крики «Расслабь спину!» перемежаются уже «Молодец! Хорошо, молодец, досылай теперь, вот так!». Под конец услышать от тренера «Мнела сем радость» («Я довольна») искупает весь пот и сведенные от напряжения лодыжки.
После тренировки все три слоя одежки мокрые насквозь. И все же езда – это отдых. Мой внутренний болтун затыкается в ту секунду, как я вставляю ногу в стремя. У меня час внутренней тишины и изрядной физической работы. Рысь на правую руку, сменили направление, рысь на левую руку, сменили направление. Галоп, шаг, галоп, шаг, не дергай лошадь, управляй посадкой, не теряй колено, досылай... ошибка, еще раз, исправлять надо сразу – галоп, шаг, галоп, шаг. Внутреннему болтуну некуда слово вставить.
Под конец Митя отшагивает, накрытый пушистой попоной. Забирай домой, говорит Мина, расседлаешь его, а то я замерзла? Конечно, я его расседлаю. Мы довольны, все трое – когда всадник лучшеет, коню приятно. Мина бежит пить чай, а мы с Митей идем в денник, храбро минуя собственные длинные тени и огромный тюк сена. Митя не любит, когда всякое стоит. Как-то мне пришлось его уговаривать пройти мимо табуретки – это было в самом начале, и Митя, не шибко мне доверяя, заартачился напрочь. Там голубенькое, сказала Мина, глядя, как я пытаюсь спихнуть моего учителя с места. Он боится голубенького? – удивилась я. Он всего боится, сказала Мина. Поэтому я Митю не понукаю. Я охлопываю гнедую шею и по-русски напеваю вполголоса про чудного коня, храброго коня, золотого коня. Когда такая глыба вздрагивает и ищет у тебя поддержки, сердце растекается, как топленое масло. Митя прядет ушами и ускоряет шаг – дома ужин.
Пока я расседлываю коня, чищу копыта и меняю попону на стеганую, Митя упоенно хрустит свежим сеном. Заметив, что я выпрямилась, Митя хватает зубами огромный клок и выкидывает его в открытую дверь денника – играет. Это значит – он доволен.
Я поднимаю сено и приношу обратно. Митя, говорю я, подкидывая сено под морду, Митя, ты чуня (поросенок). Митя бодает меня в плечо и тут же подсовывается к карману – хрустик есть?
Конечно, есть. Я всегда беру с запасом.
Потом я бреду к раздевалке, уставшая, мокрая насквозь, и думаю, что это счастье. Надо не забыть купить бананов на той неделе.
Итак,

Мина
Мою учительницу зовут Мина. Мине двадцать девять лет, лицо ее, с резкими, немного птичьими чертами лица – не красиво в классическом смысле слова, но запоминается и, что называется, производит впечатление. Собственно, мне она кажется как раз очень красивой – четкой лепки лицо с хорошим носом, большие, чуть навыкате светлые глаза, формой совершенно средиземноморские – все это дополняется копной золотых волос, которые она небрежно увязывает в довольно толстую косу. Фамилия у Мины – Зигфрид, и потому, когда она несется через манеж, привстав на стременах с криком «ЕЕЕЕДУУУУУ!» - в ушах поневоле грохочет «Полет валькирий».
У Мины двое сыновей с библейскими именами Себастьян и Арон – идея Арона Зигфрида импонирует мне некоторой безоглядностью. Иногда Мина привозит их с собой, чаще старшего, которому около трех. Себи человек серьезный, но общительный; с ним охотно приятельствуют, как с нормальным гражданином мира, только маленьким. Однажды я привезла мешок пышек, и одна из них – толстая и сладкая – перепала Себи, теперь, когда мы встречаемся, он посматривает на меня искоса, чуть выжидательно. Впрочем, это просто проверка постов. Сидя на трибунке, Себи режется в злых птичек на мамином смартфоне, пока мама без конца выправляет окриком кривые спины, руки и ноги.
Моего учителя зовут Митя. Собственно, его зовут Мильтон, Мильтонек, но Мина зовет его – Митя, объясняя: «Ему то слуши» (то есть, ему это идет). Ему и правда идет. Митя – сухопарая орясина, как и все чешские теплокровные, ему девять лет – самый прекрасный лошадиный возраст; при рождении ему, видно, плеснули сметаной на лоб, и по всему длинному гнедому лицу Мити плывет белая звезда, затекая на правый глаз. Оттого у гнедого Мити вид плутовато-невинный – глаза обведены разным цветом. Когда Мите лень работать, он подходит к Мине и делает зайчика – умильную морду. Если вы не видели, как делает зайчика мерин чешского теплокровника – вы много потеряли. Мить-о-о-о, нежно поет Мина звательный падеж, Митьо, не кукей, подь, подь! (не смотри на меня, иди давай). «Митьо» неохотно отворачивает, продолжая показывать зайчика в пол-оборота.
Мину, впрочем, не собьешь. Сказала – работать, значит- работать. Нет, вру, один раз было. Один раз Мите удалось ее убедить.
Вообще с долговязым Митей у нас только-только начинают устанавливаться какие-то вменяемые отношения. До того это было в большой степени, кто кого переупрямит. А поскольку я все-таки тетенька ростом 164 см, а Митя – мерин в самом расцвете сил ростом 175 (!) см в холке – то побеждал зачастую Митя. Урок превращался в довольно выматывающее противостояние.
И вот я пришла после нескольких дней бешеной работы, совмещенной с учебой, ощущая себя как добротно выжатый лимон. И выясняется, что Мина сильно хлюпает носом, простуда, и дети у нее болеют, поэтому вид у моей валькирии крепко умучанный. И Митя устал, потому что работает целый день. Тем не менее, в седло, побежали! Ну как - побежали. Низенько-низенько. Митя бежать не хочет совсем, я хочу, но это же классика, не мной описанная – верхи не могут, низы не хотят. В итоге неизбежна революция.
На десятой минуте судорожных рысистых подергиваний революция свершилась. Низы развернулись, неспешно протрусисли через полманежа, ухом не поведя на тренерский вопль «Кам йдешь?!» (куда несет?!), остановились перед Миной и сделали зайчика. Верхи жалко норовили пришпорить низы, но были, как и положено, проигнорированы.
- Рысь, на круг! – по инерции скомандовала Мина. Зайчик остался недвижим и подпустил умильности.
Картина маслом. Стоит тренер, и на лице у тренера очень простуженный нос и выражение «Лучше бы я умерла вчера». Напротив тренера стоит, повесив длинную морду, высоченный сухопарый зайчик, на лице у которого написано «А можно я тут лягу». На зайчике божьим соизволением удерживается ездок, и на лице у него написано просто «+1».
Мина посмотрела на нас снизу вверх и сказала с огромным пониманием в голосе:
- Немужете? (Не можете?)
Очень, видимо, горестную представляли мы собой картину.
Впрочем, слияние меня и Мити в общую импотентную единицу вызвало такой взрыв хохота среди нас (исключая Митю, который лишь прядал ушами и старательно соблюдал зайчика), что по крайней мере с манежа мы ушли в хорошем настроении.
***
По первости Митя меня не ставил вообще ни в какую монету, отворачивался, делал противное лицо и плевал трензель, задирая голову. С нашей разницей в росте возникали сложности по водворению уздечки куда положено. В итоге я наловчилась крепко держать его за тонкокостный храп, а потом выдавать лакомство, теперь мы довольно быстро взнуздываемся, но как-то у меня ушло двадцать минут по часам. В целом, я Митю понимаю. Я бы себя тоже не очень уважала, при таких-то умениях.
Да и вообще. Садится, кряхтит, пыхтит, машет ручками, дергает губы. (Боже милосердный, как задумаешься, что они, бедолаги, терпят, пока мы минимально начинаем вменяемо ездить – хоть плачь). Да что там. Я в седло-то могу сесть, только спустив стремя на самую нижнюю дырку, и то только-только перестала совсем уж позорно карабкаться вверх, цепляясь за седло и пыхтя как паровоз. Несерьезный человек, одно слово.
Но выяснилось, что у человека вечно полны карманы всякого всего. Яблочки, морковки и специальные лошадиные печенюшки (да-да, есть и такое! Целая бадья стоит в багажнике) непременно обнаруживались до тренировки и – массово – после. Митя поразмыслил лобастой башкой и решил, что надо бы, наверное, дружить.
(Вообще лошади - животные часто меркантильные. На днях я познакомилась с очаровательной фризской кобылой-пятилеткой – фризы, как вы знаете, любовь моего сердца. Угольно-черная Матильда запросто дала себя погладить и почесать за горсть лошадиного печенья. Польщенная моим явным восторгом хозяйка сообщила, что Матильда обожает бананы. На той неделе придется купить бананов, заодно и Мите предложу.)
Так и выяснилось, что путь к Мите традиционно пролегает через желудок. Нынче Митя приветливо кивает мне головой и сходу лезет мордой в карман. Морда в карман не просовывается, и тогда меня начинают толкать и нежно хватать зубами. Стоит мне двинуть руку в направлении кармана – мобильник зазвонил – тут же надо мной нависает длинная морда.
Лошади, к слову, отличаются богатейшей мимикой, в частности, не уступают котам в умении умильно смотреть (см. выше про зайчика). К тому же от кошек этого как-то интуитивно ждешь, а от лошади нет, да они и не строят рожи кому попало. Но те, кому строят, ахают на всю жизнь. Кошка-то маленькая. А вот когда ты ловишь себя на желании схватить на ручки глыбу в полтонны весом, возникает внутренняя растерянность. В итоге набиваешь карман вкусностями – а что делать?
Однажды Мина привела Себи, и мальчонка разгуливал, сжимая в кулачке пончик с джемом. В задумчивости пигалица выползла на манеж к маме, которая как раз болтала со мной перед тренировкой, Митю мы слегка придерживали за повод. При виде пончика наш лакомка заложил ушки и ломанулся к ребенку – тот, бедняга, от ужаса открыл рот и застыл, как пришпиленный. Митя не опасен и ребенка в жизни не повредит, но Себи ему ростом аккурат до колена, струсишь тут, особенно в три года. Не вмешайся Мина, ловко ухватившая уздечку, пончик сменил бы хозяина. Митя был разочарован.
Стороны умиротворил лошадиный хрустик из моего кармана, выданный ребенку. Под руководством мамы дитеныш вытянул пухлую ладошку, и Митя деликатно собрал губами угощение. Смотреть на это было страшновато и восхитительно – ручонка Себи на мгновение утонула в огромных бархатных губах. Я спросила – хочешь еще? – и малыш кивнул зачарованно, так и не закрыв рот, уже от восторга. Митя тоже кивнул и изобразил зайчика. Пришлось выдать.
Иногда Митя, нежно выпрашивая вкусности, кивает с размаху и заезжает мне подбородком или щекой по голове – не со зла, просто лошади плохо видят вблизи. В ушах раздается гул, и я мысленно радуюсь тому, что носить шлем обязательно. Жопа ты, говорю я Мите. Митя согласно кивает снова (я успеваю увернуться) и суется мне подмышку – хрустики есть?
***
Тренируемся мы втроем – никаких смен, я, конь и тренер. Несмотря на зиму, мы уходим работать наружу – крытый манеж забит мерзнущими всадниками, и я там всем мешаю – а они мне. В холодном свете фонарей мы работаем на большой выездковой площадке, отбрасывая длинные тени. Боязливый Митя косится на тени недоверчиво.
Смена смягчает и скрашивает ошибки. В живой природе, в табуне лошади идут за головной кобылой, а темп задает бегущий за табуном жеребец - потому и в смене обычно участники следуют головной лошади, и даже если ты лошадь толком не дослал, она побежит как все. Когда работаешь один – все на тебе, пока не справишься – ничего не будет. Тренер срывает связки:
- Сиди ровно! Ровно! Руки расслабь! Спину расслабь! Досылай, досылай! Куда он у тебя идет? Почему он смотрит наружу? Не давай убегать, не давай!!! Куда поехала?! – твою мать, шепчу я вполголоса, вытирая пот, твою мать кобылу, Митя. – Досылай, он у тебя не идет вообще! Ногу, ногу, не тяни его, что ты его дергаешь без конца?! Давай, давай, не ленись!
Какое там ленись. Пот градом, весь час ты сражаешься с интуитивными реакциями тела. Интуиция не работает, нужна новая. Та, что у тебя есть – от того, что ты ничего еще не чувствуешь, она глупая, та интуиция, которая есть. Расслабь спину, выпрямись, колено на место, пятку вниз, ГДЕ У ТЕБЯ РУКИ?!!!
Митя невозмутимо игнорирует сгибание налево и бежит направо. Сколько времени ушло, прежде чем я поняла, что теряю внешний повод, сколько раз я слезала с седла, ощущая себя тупым бревном.
А потом что-то щелкает, и ты вдруг понимаешь, как это работает. Это первое приближение, самое грубое, но вдруг ты видишь разницу. Не всегда, но когда да – ты понимаешь, почему, и вот тогда начинается работа, и крики «Расслабь спину!» перемежаются уже «Молодец! Хорошо, молодец, досылай теперь, вот так!». Под конец услышать от тренера «Мнела сем радость» («Я довольна») искупает весь пот и сведенные от напряжения лодыжки.
После тренировки все три слоя одежки мокрые насквозь. И все же езда – это отдых. Мой внутренний болтун затыкается в ту секунду, как я вставляю ногу в стремя. У меня час внутренней тишины и изрядной физической работы. Рысь на правую руку, сменили направление, рысь на левую руку, сменили направление. Галоп, шаг, галоп, шаг, не дергай лошадь, управляй посадкой, не теряй колено, досылай... ошибка, еще раз, исправлять надо сразу – галоп, шаг, галоп, шаг. Внутреннему болтуну некуда слово вставить.
Под конец Митя отшагивает, накрытый пушистой попоной. Забирай домой, говорит Мина, расседлаешь его, а то я замерзла? Конечно, я его расседлаю. Мы довольны, все трое – когда всадник лучшеет, коню приятно. Мина бежит пить чай, а мы с Митей идем в денник, храбро минуя собственные длинные тени и огромный тюк сена. Митя не любит, когда всякое стоит. Как-то мне пришлось его уговаривать пройти мимо табуретки – это было в самом начале, и Митя, не шибко мне доверяя, заартачился напрочь. Там голубенькое, сказала Мина, глядя, как я пытаюсь спихнуть моего учителя с места. Он боится голубенького? – удивилась я. Он всего боится, сказала Мина. Поэтому я Митю не понукаю. Я охлопываю гнедую шею и по-русски напеваю вполголоса про чудного коня, храброго коня, золотого коня. Когда такая глыба вздрагивает и ищет у тебя поддержки, сердце растекается, как топленое масло. Митя прядет ушами и ускоряет шаг – дома ужин.
Пока я расседлываю коня, чищу копыта и меняю попону на стеганую, Митя упоенно хрустит свежим сеном. Заметив, что я выпрямилась, Митя хватает зубами огромный клок и выкидывает его в открытую дверь денника – играет. Это значит – он доволен.
Я поднимаю сено и приношу обратно. Митя, говорю я, подкидывая сено под морду, Митя, ты чуня (поросенок). Митя бодает меня в плечо и тут же подсовывается к карману – хрустик есть?
Конечно, есть. Я всегда беру с запасом.
Потом я бреду к раздевалке, уставшая, мокрая насквозь, и думаю, что это счастье. Надо не забыть купить бананов на той неделе.