Один воскресный вечер
Mar. 15th, 2022 06:38 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
redtigraТут много буков, я понимаю, что редкая птица долетит до середины, не говоря уж про до конца, но мне хочется это запомнить, жалко забыть. Это копия вчерашнего поста в фб.
***
Я думала отработать одну смену на главвокзале - три часа. Приехала к шести, а уехала в двенадцатом. На табло к тому моменту остался один поезд, с сиротливой единичкой напротив записи — там ехал один беженец, ночная смена уже разберется. Остальные тысяча с хвостом пришлись на эти пять часов.
Мне повезло. Загрузка средняя — похоже, усиливается поток дальше на запад, ближайшие к Украине страны переполнены. Особых инцидентов не было. Не приехал никто несовершеннолетний без родителей — такое бывает, и нужно как-то решать. Кроме того, в вечерних сменах обычно больше народу, как я теперь знаю, и они лучше организованы — само так получается. Никто не упал в обморок. Все было штатно, насколько это вообще может быть штатно.
***
У вокзала стоит памятник красноармейцам. Возле него всегда лежали венки и живые цветы и горели свечи. Сейчас памятник замотан наглухо синим полиэтиленом, постамент перед ним пустой.
«Но в глаза мне не смотрит, потому что не испытывает желания глаза мои видеть.», как писал национальный питерский писатель Виктор Викторович Конецкий.
***
Чтобы попасть к волонтерскому центру, нужно подняться в историческое здание вокзала — недавно его отреставрировали, открыли люксусную кофейню в югендштиле с дорогим, но вкусным кофе. Теплый свет, орнамент, негромкие разговоры.
Вбок отходит коридор. В коридоре — столы и лавки, в конце коридора — палатки центра. На лавках люди. Просто люди. Обычные с виду путешественники, пережидают пересадку. Немного потрепанные. Кто-то дремлет, кто-то кусает бутерброды, кто-то хлебает горячую еду из пластиковых мисок. Детей только необычно много, и не сразу замечаешь, что мужчин почти нет — кроме тех, кто в волонтерских светоотражающих жилетах.
Центр организован Организацией помощи беженцам. Опытные волонтеры организации держат ключевые посты — бриферы, координаторы, координация с пожарными, миграционными службами и так далее. Рабочие смены обычных волонтеров — по три часа, очень просят не оставаться больше чем на две, ну три — люди начинают валиться с ног. Бриферы работают по десять часов — не знаю, как они держатся. Нашу смену вела вьетнамская девочка изумительной красоты с совершенно родным чешским. Спокойные, невозмутимые.
Рядом с «рецепцией» - палатка для отдыха, там можно поспать на своем коврике или спальном мешке. За палатками — проход во внутренние помещения. На втором этаже — комната для волонтеров, там можно оставить вещи, попить, перекусить, даже есть микроволновка.
Сбоку — палатка с едой, где-то на втором этаже кухня, варят похлебки, мажут бутерброды. Из окрестных супермаркетов довозят продукты, еще свежие, но с близким сроком годности. Мимо провозят телегу с ягодами и фруктами, сверху навалены бананы
На третьем — зала, где можно переночевать. Там есть необходимое для женской гигиены, памперсы, присыпки, бутылочки, смеси. Мужчинам туда нельзя.
На другом конце — медицинская служба. Чтобы дойти туда, нужно миновать обычный зал с кофейней, словно Зазеркалье проходишь.
Не снимайте маски, заклинают бриферы, не в ковиде дело, тут все сразу, уже и туберкулез есть. Маски и дезинфекция!
Все равно стягиваешь в итоге, невозможно дышать, трудно говорить. Передвигаешься по большей части бегом.
***
Я хотела сперва записаться в администрацию — я не люблю людей, мне даже в трамвае немножко брр. Но подумала, что язык нужен в «поле», и была права. Переводчиков не хватает, переводчиков со свободной парой чешский- русский/украинский почти не было. Были ребята с английским вместо чешского, но русскоговорящие — тоже ок.
Кое-кто с бейджиком «переводчик» еще две недели назад не говорили по-русски/украински — учат прямо на ходу. Возраста все, большинство — молодежь и средний возраст, но есть и пенсионеры, которые помнят русский. На регистрации сидит видная женщина лет 60 — я тут впервые, говорит она мне, - со свободным английским поверх.
Приходят люди без чешского и русского, просят пустить помочь. Двух юных испанок мы регистрируем и отправляем в едальный блок.
У меня табличка «Украинский переводчик», и мне смутно стыдно. Но я понимаю украинский — а люди все понимают русский, и мы справляемся.
***
- Ой, вы переводчик! - высокая тощая женщина, на полоске жилета написано «Ева». - Вы хорошо знаете русский?
- Я русская.
- Ой! - она даже замирает. - Прямо настоящая русская?
- Да, из Петербурга.
- Вот! - говорит она торжествующе. - Я сама немножко политик, ну знаете, на Праге 6, я всегда говорю — нельзя всех людей в одну кучу!
- Нельзя, - соглашаюсь я.
***
Темп неровный — зависит от того, когда приходит поезд. Иногда почти час ничего — тогда волонтеры снуют по вокзалу с табличками, чтобы кто-то потерявшийся мог за них схватиться. Можно отдохнуть, перекусить, выпить чаю. Потом разом приходят Будапешт и Премышль — больше пятисот людей за 20 минут. Волонтеры выходят на перрон с табличками и ждут — помогать, доносить, сортировать.
Болтают, смеются или просто молчат. Все сразу переходят на ты. Ждут. Железнодорожники, зайцы, насколько удается, подгоняют поезда с беженцами на первую платформу, прямо к входу.
Поезд подходит, начинается суета.
***
Есть те, кого встречают — это в основном не наша забота. Наша — все остальные.
Первая группа — транзит. Это те, кто едет дальше — в регионы или дальше в Европу — Польша, Германия, Франция. Их собирают в группы у кофейни; когда группа собирается — волонтеры берут по нескольку семей и ведут их в кассы, получать бесплатные билеты. Смотрят в мобильниках, когда поезд, объясняют, где табло и как пройти к поезду. Надо помочь людям устроиться в уголке или на лавке, расположить детей. Взрослые идут в кассу. Некоторые отказываются расставаться и идут всей толпой — шесть, семь, восемь, десять человек. Женщины, дети, старики.
***
- Погодите, у меня тут девочка. Взрослая, но девочка, нельзя потерять. Мы из Харькова.
«Взрослая девочка» лет четырнадцати появляется из кухонной палатки, сжимая бутерброд, улыбается застенчиво. Привет, говорю, взрослая девочка, останешься тут с вещами? Кивает. Уходим со старшей в кассу.
- Дочь?
- Нет, соседка. Дочь в Николаеве, не хочет уезжать, любовь у нее там, а там разбомбило все. Четвертый день едем. Я тут не хочу сидеть на пособии, я работать хочу, у меня все в Плзни было договорено на заводе, и началась война. Еду в Плзень, была там уже, разберусь. Бежали как есть, соседскую дочку вот взяла. Кота не смогла, сфинкс, кот, но его вроде забрали уже...
Чемоданов мало. Много икейских сумок.
- Давайте поднесу?
- Нет-нет, оно легкое, мы похватали, что увидели…
Эмоций особых нет, некогда. Я и вообще туповатый эмоционально персонаж, переживаю потом. Удручающее свойство, но тут пригодилось.
***
Семья из десяти человек, восемь детей:
- С нас хотели денег за жилье, говорят, платите! Куда платить, у нас восемь детей! Наймите нам няньку, мы будем работать!
Едут в Мариенбад.
***
На выходе из касс меня ловит парень, высокий, белобрысый, с серыми оловянными глазами, выше меня на голову. Практически берет меня за пуговицу и начинает по-украински требовать, чтобы мы говорили с людьми по-украински, потому что Украину бомбят.
Я сбежала. Я боюсь таких, с оловянными глазами. Сказала — это выбор каждого, от кого принимать помощь, и ушла.
Через пять минут увидела его, толкующего то же самое Мишустину. Andrej Mišustin, похожий на большого кота, сам выше этого парня на голову.
Потом в перерыве я спрашиваю, чем кончилось. Ничем, отвечает невозмутимый Мишустин, я предложил ему присоединиться к нам и учить нас украинскому. Он притих и спросил, как с нами связаться. Я объяснил.
Плюс очко в карму Андрюхе.
***
На крайней лавочке притулилось семейство, на столе переноска с котом. Иногда волонтеры подходят просто постоять минуту рядом с котом — от этого на сердце легче.
Молодой полукровка-овчар в тканом наморднике жмется к хозяевам. Если снять намордник, начинает лаять. Хозяйка наклоняется, зажимает ему морду рукой и прижимается к носу щекой. Пес стихает.
Пожилая женщина, одна, с маленькой белой собачкой, дворняжкой с вислыми ушами. Они делят гуляш. Собачка совершенно спокойна — хозяйка рядом, и ладно. В какой-то момент я вижу пожарного, который стоит на проходе к служебным помещениям — в руке у него поводок с этой собачкой. Отчего-то у него почти чаплинский вид, он стоит в полной аммуниции, замерев, и держит собачку — хозяйка, видимо, отошла. Потом я снова вижу их вместе. Потом они исчезают.
«Нашли с кем воевать, с котиками, с собаками», вспоминаю я фейсбук, когда России перекрыли участие в выставках. «Котики им помешали».
Действительно.
Почти не слышно детского плача, и это немного страшно, учитывая, сколько их тут, детей. Не плачут. Если и разревутся, то тут же умолкают, даже самая мелюзга.
Пожарные раздают детское питание.
***
Вторая группа — те, кто едут куда-то в Чехии, но им нужно перекантоваться два-три дня. Таких людей устраивают по квартирам добровольцев, и развозят их тоже добровольцы. Ни в коем случае не сажайте никого без регистрации! - повторяют на брифинге снова и снова. Никуда никого не сажайте, только через регистрацию!
Таких людей переправляют в специальную палатку.
Как всегда в беде, есть и шваль, и жулики пасутся, против них и нацелена регистрация. Полностью извести нельзя, но делают, что могут.
***
Третья группа — самое тяжелое. Это те, кто приехал в пустоту.
Мы уговариваем их поехать в Либерец — там выделен хороший пансион, и оформят их сразу по приезде, и давить не будут — могут оставаться сколько захотят. Обратная сторона — это не то чтоб цивилизация, но хотя бы выдохнут, поспят, будут думать, что дальше.
Когда кончится Либерец, остальных будут отправлять автобусами на Вышеград, в интеграционный центр, он тоже круглосуточный. Там длинные очереди, и оттуда будут отправлять либо в регионы, либо в переоборудованные школы и рынки — муниципальное жилье в Праге кончилось, в регионах кончается. В Чехию приехало больше 250 тысяч беженцев, и она потрескивает. Что там в Польше, думать страшно.
(Иногда Вышеград объявляет стоп-став — остановку приема, не справляются. Вот тогда наступает коллапс. Но меня в этот раз бог миловал.)
Людям дадут единовременную помощь — 2000 крон (около 80 долларов) на взрослого, 1300 (кажется) на ребенка. Им дадут визу беженца, специально переработанную для украинцев — на год, с медобеспечением и доступом к рынку труда. Пока с ней нельзя выезжать из Чехии, но есть надежда, что к концу недели закон подвинется. Есть те, кто привозит часть семьи и обратом едет на Украину, вывозить еще кого-то — такие просто не регистрируются, это законно, на регистрацию есть месяц.
Вот и все. Иногда спрашивают — а как же дальше. Я не знаю, как дальше.
Я бегаю между группами, объясняя про Либерец, уговаривая, успокаивая. У меня свободный русский и годы работы на сервисных командах, и поведение включается автоматически. Это действует почти волшебно, люди успокаиваются, заглядывают в глаза, спрашивают снова и снова. Семья, девять человек, четверо взрослых, пятеро детей — от четырех до двенадцати. Двое младших прижимают к себе плюшевых медведей с себя размером. На бегу, в развале пакетов и чемоданов, они везут медведей, и это такая кинематография, что такое кино выперли бы с фестиваля. Один медведь серый, другой бежевый. Нас не нае… ой, спрашивает женщина-старшая, нас не разлучат? Нет, говорю я, вы будете вместе, там тепло и спокойно, помоетесь, выспитесь, выдохните, дальше будет видно. Я говорю «ребята», я говорю «давай лапу» ребенку, я говорю «не волнуйтесь, вас разбудят проводники, обязательно», я говорю «мы сейчас все отнесем», я говорю «пожалуйста, поешьте». В результате к концу третьего часа меня знает по имени половина смены и меня тягают даже русскоязычные. Хоть что-то.
Я не знаю, что будет видно дальше. Это просто люди. В одежде от брендов, какую успели схватить, или в невнятных пуховиках, с развязанными кроссовками. С синими икейскими сумками.
Ребята, кричу парням, надо вещи донести! Это я, это я! - немедленно отзывается веселый парень -чех, я больше ничего не умею, зато ношу отлично, давайте все сюда!
На секунду все застопоривается — считают места в автобусе в Либерец, и меня окатывает ужас. Но все устраивается, для них места есть, и веселый чех с партнером волокут вещи к месту сбора.
***
Переночевать на вокзале можно одну ночь — в большой зале с кроватями и креслами, там 90 мест. Туда идут женщины с маленькими детьми и старики. Пропуск — липкая полоска на запястье, каждый день новый цвет. Ночевать можно, если есть билет на завтра, иначе нужно ехать на Вышеград На ночь на платформу пригоняют поезд, еще 300 мест. Лечь там негде, но кресла мягкие и тепло. Мужчин туда будут пускать после полуночи, если останутся места — тогда их отделят в «мужской» вагон. В пять утра всех разбудят и отгонят поезд — начнется нормальное движение.
С животными на ночлег нельзя. Это логично — аллергии, все такое. Хозяева приваливаются к лавкам. Маленьких собак берут на руки. Из-под стола выглядывает серьезный чихуахуа в пальто.
Меня ловит маленькая старушка, лет семидесяти, просит помочь прилечь где-нибудь — до поезда еще три часа. Я устраиваю ей лиловый браслет. Она говорит — мне надо только своих предупредить, и мы идем предупреждать.
По дороге меня перехватывает девочка-волонтер, говорит — я хотела ее устроить, но они (семья) не хотят идти на ночлег… у них поезд на Берлин в полпервого, им все отнесут, но они боятся пропустить поезд. Девочка не говорит по-русски. Я говорю — я разберусь.
Свои оказываются той семьей с котом. Женщина за тридцать, двое детей, «моя» бабушка. Быстро договариваемся, я уверяю ее, что о них позаботятся. Говорю: вы можете сами туда дойти и разбудить… Я не буду спать, вмешивается старушка. Я не могу их оставить, говорит женщина растерянно. Я говорю: тогда просто ловите любого в жилете, они тут круглые сутки, и они все устроят. Мама, говорит она, может и ты? - и поворачивается. В углу, на лавке, на груде вещей лежит, прикрыв глаза, иконная пергаментная старуха лет восьмидесяти. Расцепив руки на груди, делает короткий отрицательный жест. По жесту сразу ясно, что с ней не спорят тут.
Я веду старушку в ночлежную. Она на третьем этаже, лестница крутая, мы останавливаемся передохнуть. Она говорит: хорошие вы какие, так все организовано, покормили нас, попить дали… водички… спасибо.
Тут меня накрывает так, что я немножко не дышу, но я стою чуть позади, ей меня не видно. Я подхватываю ее под локоть, и мы добираемся наверх, там ее принимают дежурные по залу.
Я возвращаюсь к семье сказать, что все в порядке, но они все уже спят, включая кота в переноске.
Ну как, спрашивает девочка-волонтер, уговорила? Я киваю и объясняю ситуацию с поездом. Та машет рукой — все договорено, все знают, пожарные помогут, и за бабушкой кто-нибудь, конечно, сбегает.
***
Двенадцатый час. Поезда заканчиваются. Девочки-уборщицы снуют с метлами и совками, как мультипликационные пчелы — их стараниями после каждой волны все снова чисто и аккуратно. Сдаю жилет, прощаюсь со всеми и с Мишустиным. Домой прямой трамвай, только доехав, понимаю, что устала. Ем, потому что очень голодная. И сплю потом как полено.
Как-то надо будет попытаться встроить хотя бы вечер на рабочей неделе. Завтра у меня первый день на новой работе, особо не побегаешь, и Каштан еще. Ну как-нибудь.
***
Меня тут спрашивали, мол, понимаю ли я, какая редиска Мета, что разрешила проявления ненависти к путинской армии и Путишенко.
Вы знаете, мне с этим нормально. Вот правда.
***
Я думала отработать одну смену на главвокзале - три часа. Приехала к шести, а уехала в двенадцатом. На табло к тому моменту остался один поезд, с сиротливой единичкой напротив записи — там ехал один беженец, ночная смена уже разберется. Остальные тысяча с хвостом пришлись на эти пять часов.
Мне повезло. Загрузка средняя — похоже, усиливается поток дальше на запад, ближайшие к Украине страны переполнены. Особых инцидентов не было. Не приехал никто несовершеннолетний без родителей — такое бывает, и нужно как-то решать. Кроме того, в вечерних сменах обычно больше народу, как я теперь знаю, и они лучше организованы — само так получается. Никто не упал в обморок. Все было штатно, насколько это вообще может быть штатно.
***
У вокзала стоит памятник красноармейцам. Возле него всегда лежали венки и живые цветы и горели свечи. Сейчас памятник замотан наглухо синим полиэтиленом, постамент перед ним пустой.
«Но в глаза мне не смотрит, потому что не испытывает желания глаза мои видеть.», как писал национальный питерский писатель Виктор Викторович Конецкий.
***
Чтобы попасть к волонтерскому центру, нужно подняться в историческое здание вокзала — недавно его отреставрировали, открыли люксусную кофейню в югендштиле с дорогим, но вкусным кофе. Теплый свет, орнамент, негромкие разговоры.
Вбок отходит коридор. В коридоре — столы и лавки, в конце коридора — палатки центра. На лавках люди. Просто люди. Обычные с виду путешественники, пережидают пересадку. Немного потрепанные. Кто-то дремлет, кто-то кусает бутерброды, кто-то хлебает горячую еду из пластиковых мисок. Детей только необычно много, и не сразу замечаешь, что мужчин почти нет — кроме тех, кто в волонтерских светоотражающих жилетах.
Центр организован Организацией помощи беженцам. Опытные волонтеры организации держат ключевые посты — бриферы, координаторы, координация с пожарными, миграционными службами и так далее. Рабочие смены обычных волонтеров — по три часа, очень просят не оставаться больше чем на две, ну три — люди начинают валиться с ног. Бриферы работают по десять часов — не знаю, как они держатся. Нашу смену вела вьетнамская девочка изумительной красоты с совершенно родным чешским. Спокойные, невозмутимые.
Рядом с «рецепцией» - палатка для отдыха, там можно поспать на своем коврике или спальном мешке. За палатками — проход во внутренние помещения. На втором этаже — комната для волонтеров, там можно оставить вещи, попить, перекусить, даже есть микроволновка.
Сбоку — палатка с едой, где-то на втором этаже кухня, варят похлебки, мажут бутерброды. Из окрестных супермаркетов довозят продукты, еще свежие, но с близким сроком годности. Мимо провозят телегу с ягодами и фруктами, сверху навалены бананы
На третьем — зала, где можно переночевать. Там есть необходимое для женской гигиены, памперсы, присыпки, бутылочки, смеси. Мужчинам туда нельзя.
На другом конце — медицинская служба. Чтобы дойти туда, нужно миновать обычный зал с кофейней, словно Зазеркалье проходишь.
Не снимайте маски, заклинают бриферы, не в ковиде дело, тут все сразу, уже и туберкулез есть. Маски и дезинфекция!
Все равно стягиваешь в итоге, невозможно дышать, трудно говорить. Передвигаешься по большей части бегом.
***
Я хотела сперва записаться в администрацию — я не люблю людей, мне даже в трамвае немножко брр. Но подумала, что язык нужен в «поле», и была права. Переводчиков не хватает, переводчиков со свободной парой чешский- русский/украинский почти не было. Были ребята с английским вместо чешского, но русскоговорящие — тоже ок.
Кое-кто с бейджиком «переводчик» еще две недели назад не говорили по-русски/украински — учат прямо на ходу. Возраста все, большинство — молодежь и средний возраст, но есть и пенсионеры, которые помнят русский. На регистрации сидит видная женщина лет 60 — я тут впервые, говорит она мне, - со свободным английским поверх.
Приходят люди без чешского и русского, просят пустить помочь. Двух юных испанок мы регистрируем и отправляем в едальный блок.
У меня табличка «Украинский переводчик», и мне смутно стыдно. Но я понимаю украинский — а люди все понимают русский, и мы справляемся.
***
- Ой, вы переводчик! - высокая тощая женщина, на полоске жилета написано «Ева». - Вы хорошо знаете русский?
- Я русская.
- Ой! - она даже замирает. - Прямо настоящая русская?
- Да, из Петербурга.
- Вот! - говорит она торжествующе. - Я сама немножко политик, ну знаете, на Праге 6, я всегда говорю — нельзя всех людей в одну кучу!
- Нельзя, - соглашаюсь я.
***
Темп неровный — зависит от того, когда приходит поезд. Иногда почти час ничего — тогда волонтеры снуют по вокзалу с табличками, чтобы кто-то потерявшийся мог за них схватиться. Можно отдохнуть, перекусить, выпить чаю. Потом разом приходят Будапешт и Премышль — больше пятисот людей за 20 минут. Волонтеры выходят на перрон с табличками и ждут — помогать, доносить, сортировать.
Болтают, смеются или просто молчат. Все сразу переходят на ты. Ждут. Железнодорожники, зайцы, насколько удается, подгоняют поезда с беженцами на первую платформу, прямо к входу.
Поезд подходит, начинается суета.
***
Есть те, кого встречают — это в основном не наша забота. Наша — все остальные.
Первая группа — транзит. Это те, кто едет дальше — в регионы или дальше в Европу — Польша, Германия, Франция. Их собирают в группы у кофейни; когда группа собирается — волонтеры берут по нескольку семей и ведут их в кассы, получать бесплатные билеты. Смотрят в мобильниках, когда поезд, объясняют, где табло и как пройти к поезду. Надо помочь людям устроиться в уголке или на лавке, расположить детей. Взрослые идут в кассу. Некоторые отказываются расставаться и идут всей толпой — шесть, семь, восемь, десять человек. Женщины, дети, старики.
***
- Погодите, у меня тут девочка. Взрослая, но девочка, нельзя потерять. Мы из Харькова.
«Взрослая девочка» лет четырнадцати появляется из кухонной палатки, сжимая бутерброд, улыбается застенчиво. Привет, говорю, взрослая девочка, останешься тут с вещами? Кивает. Уходим со старшей в кассу.
- Дочь?
- Нет, соседка. Дочь в Николаеве, не хочет уезжать, любовь у нее там, а там разбомбило все. Четвертый день едем. Я тут не хочу сидеть на пособии, я работать хочу, у меня все в Плзни было договорено на заводе, и началась война. Еду в Плзень, была там уже, разберусь. Бежали как есть, соседскую дочку вот взяла. Кота не смогла, сфинкс, кот, но его вроде забрали уже...
Чемоданов мало. Много икейских сумок.
- Давайте поднесу?
- Нет-нет, оно легкое, мы похватали, что увидели…
Эмоций особых нет, некогда. Я и вообще туповатый эмоционально персонаж, переживаю потом. Удручающее свойство, но тут пригодилось.
***
Семья из десяти человек, восемь детей:
- С нас хотели денег за жилье, говорят, платите! Куда платить, у нас восемь детей! Наймите нам няньку, мы будем работать!
Едут в Мариенбад.
***
На выходе из касс меня ловит парень, высокий, белобрысый, с серыми оловянными глазами, выше меня на голову. Практически берет меня за пуговицу и начинает по-украински требовать, чтобы мы говорили с людьми по-украински, потому что Украину бомбят.
Я сбежала. Я боюсь таких, с оловянными глазами. Сказала — это выбор каждого, от кого принимать помощь, и ушла.
Через пять минут увидела его, толкующего то же самое Мишустину. Andrej Mišustin, похожий на большого кота, сам выше этого парня на голову.
Потом в перерыве я спрашиваю, чем кончилось. Ничем, отвечает невозмутимый Мишустин, я предложил ему присоединиться к нам и учить нас украинскому. Он притих и спросил, как с нами связаться. Я объяснил.
Плюс очко в карму Андрюхе.
***
На крайней лавочке притулилось семейство, на столе переноска с котом. Иногда волонтеры подходят просто постоять минуту рядом с котом — от этого на сердце легче.
Молодой полукровка-овчар в тканом наморднике жмется к хозяевам. Если снять намордник, начинает лаять. Хозяйка наклоняется, зажимает ему морду рукой и прижимается к носу щекой. Пес стихает.
Пожилая женщина, одна, с маленькой белой собачкой, дворняжкой с вислыми ушами. Они делят гуляш. Собачка совершенно спокойна — хозяйка рядом, и ладно. В какой-то момент я вижу пожарного, который стоит на проходе к служебным помещениям — в руке у него поводок с этой собачкой. Отчего-то у него почти чаплинский вид, он стоит в полной аммуниции, замерев, и держит собачку — хозяйка, видимо, отошла. Потом я снова вижу их вместе. Потом они исчезают.
«Нашли с кем воевать, с котиками, с собаками», вспоминаю я фейсбук, когда России перекрыли участие в выставках. «Котики им помешали».
Действительно.
Почти не слышно детского плача, и это немного страшно, учитывая, сколько их тут, детей. Не плачут. Если и разревутся, то тут же умолкают, даже самая мелюзга.
Пожарные раздают детское питание.
***
Вторая группа — те, кто едут куда-то в Чехии, но им нужно перекантоваться два-три дня. Таких людей устраивают по квартирам добровольцев, и развозят их тоже добровольцы. Ни в коем случае не сажайте никого без регистрации! - повторяют на брифинге снова и снова. Никуда никого не сажайте, только через регистрацию!
Таких людей переправляют в специальную палатку.
Как всегда в беде, есть и шваль, и жулики пасутся, против них и нацелена регистрация. Полностью извести нельзя, но делают, что могут.
***
Третья группа — самое тяжелое. Это те, кто приехал в пустоту.
Мы уговариваем их поехать в Либерец — там выделен хороший пансион, и оформят их сразу по приезде, и давить не будут — могут оставаться сколько захотят. Обратная сторона — это не то чтоб цивилизация, но хотя бы выдохнут, поспят, будут думать, что дальше.
Когда кончится Либерец, остальных будут отправлять автобусами на Вышеград, в интеграционный центр, он тоже круглосуточный. Там длинные очереди, и оттуда будут отправлять либо в регионы, либо в переоборудованные школы и рынки — муниципальное жилье в Праге кончилось, в регионах кончается. В Чехию приехало больше 250 тысяч беженцев, и она потрескивает. Что там в Польше, думать страшно.
(Иногда Вышеград объявляет стоп-став — остановку приема, не справляются. Вот тогда наступает коллапс. Но меня в этот раз бог миловал.)
Людям дадут единовременную помощь — 2000 крон (около 80 долларов) на взрослого, 1300 (кажется) на ребенка. Им дадут визу беженца, специально переработанную для украинцев — на год, с медобеспечением и доступом к рынку труда. Пока с ней нельзя выезжать из Чехии, но есть надежда, что к концу недели закон подвинется. Есть те, кто привозит часть семьи и обратом едет на Украину, вывозить еще кого-то — такие просто не регистрируются, это законно, на регистрацию есть месяц.
Вот и все. Иногда спрашивают — а как же дальше. Я не знаю, как дальше.
Я бегаю между группами, объясняя про Либерец, уговаривая, успокаивая. У меня свободный русский и годы работы на сервисных командах, и поведение включается автоматически. Это действует почти волшебно, люди успокаиваются, заглядывают в глаза, спрашивают снова и снова. Семья, девять человек, четверо взрослых, пятеро детей — от четырех до двенадцати. Двое младших прижимают к себе плюшевых медведей с себя размером. На бегу, в развале пакетов и чемоданов, они везут медведей, и это такая кинематография, что такое кино выперли бы с фестиваля. Один медведь серый, другой бежевый. Нас не нае… ой, спрашивает женщина-старшая, нас не разлучат? Нет, говорю я, вы будете вместе, там тепло и спокойно, помоетесь, выспитесь, выдохните, дальше будет видно. Я говорю «ребята», я говорю «давай лапу» ребенку, я говорю «не волнуйтесь, вас разбудят проводники, обязательно», я говорю «мы сейчас все отнесем», я говорю «пожалуйста, поешьте». В результате к концу третьего часа меня знает по имени половина смены и меня тягают даже русскоязычные. Хоть что-то.
Я не знаю, что будет видно дальше. Это просто люди. В одежде от брендов, какую успели схватить, или в невнятных пуховиках, с развязанными кроссовками. С синими икейскими сумками.
Ребята, кричу парням, надо вещи донести! Это я, это я! - немедленно отзывается веселый парень -чех, я больше ничего не умею, зато ношу отлично, давайте все сюда!
На секунду все застопоривается — считают места в автобусе в Либерец, и меня окатывает ужас. Но все устраивается, для них места есть, и веселый чех с партнером волокут вещи к месту сбора.
***
Переночевать на вокзале можно одну ночь — в большой зале с кроватями и креслами, там 90 мест. Туда идут женщины с маленькими детьми и старики. Пропуск — липкая полоска на запястье, каждый день новый цвет. Ночевать можно, если есть билет на завтра, иначе нужно ехать на Вышеград На ночь на платформу пригоняют поезд, еще 300 мест. Лечь там негде, но кресла мягкие и тепло. Мужчин туда будут пускать после полуночи, если останутся места — тогда их отделят в «мужской» вагон. В пять утра всех разбудят и отгонят поезд — начнется нормальное движение.
С животными на ночлег нельзя. Это логично — аллергии, все такое. Хозяева приваливаются к лавкам. Маленьких собак берут на руки. Из-под стола выглядывает серьезный чихуахуа в пальто.
Меня ловит маленькая старушка, лет семидесяти, просит помочь прилечь где-нибудь — до поезда еще три часа. Я устраиваю ей лиловый браслет. Она говорит — мне надо только своих предупредить, и мы идем предупреждать.
По дороге меня перехватывает девочка-волонтер, говорит — я хотела ее устроить, но они (семья) не хотят идти на ночлег… у них поезд на Берлин в полпервого, им все отнесут, но они боятся пропустить поезд. Девочка не говорит по-русски. Я говорю — я разберусь.
Свои оказываются той семьей с котом. Женщина за тридцать, двое детей, «моя» бабушка. Быстро договариваемся, я уверяю ее, что о них позаботятся. Говорю: вы можете сами туда дойти и разбудить… Я не буду спать, вмешивается старушка. Я не могу их оставить, говорит женщина растерянно. Я говорю: тогда просто ловите любого в жилете, они тут круглые сутки, и они все устроят. Мама, говорит она, может и ты? - и поворачивается. В углу, на лавке, на груде вещей лежит, прикрыв глаза, иконная пергаментная старуха лет восьмидесяти. Расцепив руки на груди, делает короткий отрицательный жест. По жесту сразу ясно, что с ней не спорят тут.
Я веду старушку в ночлежную. Она на третьем этаже, лестница крутая, мы останавливаемся передохнуть. Она говорит: хорошие вы какие, так все организовано, покормили нас, попить дали… водички… спасибо.
Тут меня накрывает так, что я немножко не дышу, но я стою чуть позади, ей меня не видно. Я подхватываю ее под локоть, и мы добираемся наверх, там ее принимают дежурные по залу.
Я возвращаюсь к семье сказать, что все в порядке, но они все уже спят, включая кота в переноске.
Ну как, спрашивает девочка-волонтер, уговорила? Я киваю и объясняю ситуацию с поездом. Та машет рукой — все договорено, все знают, пожарные помогут, и за бабушкой кто-нибудь, конечно, сбегает.
***
Двенадцатый час. Поезда заканчиваются. Девочки-уборщицы снуют с метлами и совками, как мультипликационные пчелы — их стараниями после каждой волны все снова чисто и аккуратно. Сдаю жилет, прощаюсь со всеми и с Мишустиным. Домой прямой трамвай, только доехав, понимаю, что устала. Ем, потому что очень голодная. И сплю потом как полено.
Как-то надо будет попытаться встроить хотя бы вечер на рабочей неделе. Завтра у меня первый день на новой работе, особо не побегаешь, и Каштан еще. Ну как-нибудь.
***
Меня тут спрашивали, мол, понимаю ли я, какая редиска Мета, что разрешила проявления ненависти к путинской армии и Путишенко.
Вы знаете, мне с этим нормально. Вот правда.
